Почему Бог – Бог?

   Говоря о Боге, мы говорим о превосходной степени множества замечательных качеств. Но почему это превосходство делает Бога Богом, а не просто самым первым и главным среди других первых и главных? Почему Бог – особенный, необыкновенный, уникальный и… чужой? Иной, не такой как мы?

   Поэт, художник и композитор познает Бога через создание красоты, уподобление в этом Творцу. Но красота должна продаваться и кормить, невозможно представить себе человека, пишущего свои творения «в стол», без надежды обнародования, без мечты о признании. Нет искусства ради искусства.

   Точно так же ученый ищет в своих изысканиях прежде всего славу и материальное благополучие. Как говорил, Ломоносов, ученому важно уметь трудиться («сапоги тачать»), чтобы при случае уметь прокормить себя. На голодный желудок наука очень быстро умирает. Это недешевое удовольствие и не всем по карману.

  Но и на сытый желудок наука тоже не делается. Наука и искусство хороши только для голодных, молодых и амбициозных. Нужно весьма специфическое сочетание качеств, чтобы возникла потребность в искусстве. В истории человечества искусство всегда было тождественно роскоши, особой изысканности.

  Разница здесь диаметральная. Человеком движет несовершенство, скудость, желание компенсировать внутреннюю пустоту и неустройство, ощущение своей ничтожности и уязвимости, мимолетности бытия. Богом движет полнота и совершенство, он творит из избытка.  Прочие твари к созиданию вообще не способны.

  Это очень выпукло видно в другом универсальном стремлении всего живущего – в желании власти. В направленности к доминированию, влиянию, превосходству. К тому, о чем писал Ницше, говоря о «воле к мощи». К желанию стать сильнее, могущественнее. Знание – сила. И сила предпочтительнее всякой науки и искусства. («Сила есть – ума не надо».) Искусство и наука – атрибут могущества и власти, но никак не наоборот.

  Что есть власть для человека? Как ни странно, это стремление к любви. Каждый (в том числе и Сатана) стремится к стяжанию в отношении себя максимального количества поклонения, восхищения, покорности и признания. К этому сводится практически любая человеческая активность. Любой бандит при власти со временем перестает быть бандитом.

  С другой стороны знаменитости часто говорят, что им надоело людское внимание. Но, во-первых, это потому, что оно, как правило, неискреннее. Зеваки больше радуются возможности утвердиться на фоне знаменитости, нежели самому факту общения с ней.

  Второе соображение – знаменитости тоже лукавят. Нам всегда приятна радость собаки или другого животного, даже если у нас нет подходящего настроения и их ласки неуместны, пачкают одежду и далеки от стерильности. Не говоря уже о том, что зачастую они сводятся к простому попрошайничеству, а получив свой кусок животное быстро теряет интерес.

  Если мы рады даже такой примитивной и меркантильной любви, то что говорить о её более высоких формах? Покупают, завоевывают, интригуют не ради природных ресурсов, технологий или складов сокровищ, но ради любви. Деньги – эквивалент не времени, а любви, вожделения, страсти человеческой. Капитал – это страсть, а не труд.

  И даже стремление к Истине, которое иногда может выдержать искушение золотом, славою или страхом, всегда легко побеждается любовью. Не зря плотское искушение находится на одном их самых высоких уровнях мытарств. А святые избегали женщин.

  Если резюмировать, то все эти методы влияния (мотивации), гораздо более изощренные, чем «кнут и пряник», сводятся к одному главному и абсолютно неисправимому человеческому изъяну – дефициту любви. И только редкие виды безумной гордости способны преодолеть её земное притяжение.

  Можно подумать, что Бог так специально устроил мир ради утверждения своей власти. Но тогда наше несовершенство извинительно и непринципиально, будь в наших руках Его возможности, мы, вероятно, устроили бы и не такую показную субординацию. Для этого достаточно посмотреть на обращение господ с рабами и крепостными в человеческой истории.

  Бог не потому Бог, что он самый сильный, самый умный, ловкий и искусный, хоть это и правда. Все эти формы превосходства как раз человеческое, примитивное, земное и одномерное. Представление о Боге требует иного измерения превосходства.

  Мы любим когда нас любят. Бог любит нас, нисколько не нуждаясь во взаимности. Страстно желая счастья нам, оплакивая все наши скорби и неудачи, но оставаясь при этом Свободным. И абсолютно не посягая на нашу Свободу.

  А что происходит, когда земной человек любит другого? Обычно это означает, что любимый начинает возноситься над любящим, считать его ниже себя. Любящий земной любовью всегда зависим, угнетен, посмотрите только, как женщины иногда низводят до самого унизительного состояния влюбленного в неё мужчину! А как иногда дети помыкают своими родителями!

   Кто может любить, ничуть не  унижаясь, не осуждая своего возлюбленного и никогда не охладевая к нему?

   Только Бог. Вот почему Бог – Бог.

  Но и это ещё не все. Он пришел к нам полный любви и благодати, исполненный возможностей и желания помочь нам, а мы отвергли его, унизили и растоптали его. Не боль от физических страданий чувствовал он на кресте, а то, что чувствует отвергнутый и опозоренный в своих лучших чувствах любовник. Сравнение очень грубое, но в своей сути – точное.

  И соответствующая мораль, напоследок. Мы уподобляемся Богу не в момент триумфа власти и совершенства, не в восторге от познания Истины или пленения красотою мироздания, радости от своего признания и востребованности, но в момент одиночества, отвержения и унижения. Ибо именно в этот момент искушается настоящая любовь и познается суть человека.