Гонконг, Франция, Никарагуа, Венесуэла, Каталония, Эквадор, Ливан, Перу, Боливия — это наверняка неполный список стран, где прямо сейчас проходят массовые уличные протесты. Выход недовольных на улицы — рутинный процесс в жизни демократических (хоть сколько-нибудь) стран, но в последние годы его организация, лозунги и требования меняются так, что все больше становится заметен нарастающий мировоззренческий конфликт. Растет влияние альтернативных представлений о развитии («стремлении к счастью», говоря языком Декларации независимости США), и это провоцирует рост недоверия к ценностям, традиционным идеологиям и политическим элитам. Общественные институты дают сбой, и к власти то тут, то там стали приходить совершенно аномальные силы, которые в последние 50 лет можно было наблюдать лишь на периферии цивилизованного мира.
Но «новые» лица в политике, столкнувшись с сильным сопротивлением элит, не хотят пересматривать общественный договор, ограничиваясь риторикой и косметическими переменами. В результате разочарование в них происходит столь же быстро, как взлет на политический олимп. На наших глазах происходит процесс «поиска» нового политического устройства, и это, вероятно, даже важнее, чем обостряющееся геополитическое противостояние великих держав. «Ридус» попытался разобраться в сути этих явлений.
Чего они хотят?
Давайте посмотрим на самые распространенные причины протестов последних лет (исходя из предпосылок и требований). Экономические причины для недовольства связаны прежде всего с несправедливым распределением богатств, последствиями глобализации и коррупцией. Политические — с недоверием к электоральным процедурам, сепаратизмом, протестом против роста авторитарных тенденций и несменяемости властных элит. Вроде бы нет ничего нового… но все же есть. Новое здесь — полное отсутствие апелляций к традиционной оппозиции и вообще к традиционным политикам — люди не хотят очередной смены партий власти, как было много раз до этого, — они требуют нового представительства и новых форм отчетности власти перед обществом.
Во многом с этим связаны внешне простые требования и причины недовольства — повышение цен на топливо во Франции, проезда в метро в Чили, отмена субсидий на все то же топливо в Эквадоре или закон об экстрадиции в Гонконге и т. д. Эти поводы — яркие надидеологические лозунги, способные объединить совершенно разных людей, истинные требования которых намного глубже и часто вообще не могут быть сформулированы в коротком тезисном списке — это претензии к самой сути современных государств.
В XX веке такой протест представить себе невозможно в принципе. Громоздкие партии выполняли роль мини-государств со своими внутренними программами, «выравниванием» (демократическим централизмом), подавлением нелояльности и прочим. Изменение способов создания, распространения и получения информации пошатнуло их монополию, и из прогрессивной силы они превратились в символ отсталости.
Недовольные объединяются в ситуативные союзы, которые пока еще пытаются получить политическое представительство через партии и общественные организации. Последние пытаются использовать разнонаправленные общественные настроения, но в результате тонут в них, теряя свое последнее преимущество — идеологическую однородность.
Параллельно идет процесс открытия политических практик для масс. Интернет и новые возможности распространения информации (она больше не распространяется через вентиль под названием «СМИ», который традиционно регулируется элитами) превратили власть в глазах широких масс людей из некой окутанной тайной алхимии в систему коррупционных связей очень неприглядных людей (коей она во многом во все времена и была). Еще в XIX веке — все это было полностью скрыто от глаз большей части населения, в XX многое становилось известно постфактум, а сейчас люди наблюдают это в режиме онлайн и в настолько откровенных формах, что подобное политическое «порно» не может не поменять навсегда отношения к властным институтам.
Процесс ускоряется тем, что находится много желающих попытаться управлять этим процессом или использовать его в своих целях — это и иностранные спецслужбы, и политические партии, и крупные финансовые структуры. В реальности сколько-нибудь стратегический характер такие действия, видимо, носить не могут. Даже если это приводит к сиюминутно желаемому результату, то в более длительной перспективе становится проблемой для субъекта манипуляции, внося вклад в дискредитацию его собственной мотивации.
В результате «обнажения» политических практик сформировался общественный запрос на радикальное сокращение дистанции с властью, на большие возможности индивида участвовать в процессах, касающихся его лично. Люди больше не хотят делегировать государству в лице коррумпированных элит так много полномочий. Опыт пришедших к власти посредством активного использования социальных сетей политиков (Сальвини, Макрон, Трамп, Болсонару, Зеленский и т. д.) показывает, что люди хотят буквально наблюдать за каждым шагом того, за кого они отдают голос, и хотят прямого диалога и полного контроля за его действиями. Такие политики становятся заложниками открытости, которая плохо вяжется с существующими практиками, — они буквально находятся меж двух огней. При этом кредит доверия у них крайне мал и они воспринимаются просто как инструмент, который не только можно, а нужно менять по мере его износа — и это совсем необязательно должно совпадать с избирательными циклами.
У глобального протеста все еще периодически появляется идеологическая окрашенность, но она очень сильно отличается от условного 1968 года. Мы видим, как легко какие-то конкретные задачи или поводы для возмущения объединяют правых и левых (особенно это характерно для авторитарных режимов), как избиратели, традиционно поддерживающие левых, вдруг голосуют за новые лица — популистских политиков, имеющих правую, центристскую или вообще никакую идеологию.
Недостаток такой ситуативной мобилизации — невозможность ее длительного поддержания, а значит, и формирования условий для реализации долгосрочной политической стратегии — никто не хочет затягивать пояса сейчас, чтобы получить что-то в будущем (мы видим это сейчас на примере Чили), потому что не верит, что он это в реальности получит. Реформы в современном мире возможны лишь при условии доверия общества к власти, а кредит этого доверия, похоже, исчерпан.
Это рождает рост популизма, в который политические системы часто погружаются в периоды, когда требование перемен уже сформулировано, а пути к ним пока не снискали общественного компромисса.
С огромной натяжкой историю XX века можно разделить на эпоху двух таких больших компромиссов. Первый — концепт «социального государства», появившийся еще при Бисмарке, в качестве реакции на рост популярности социалистов. Эта практика компромисса с некоторыми требованиями рабочих (в индустриальных странах) и крестьянства (аграрные реформы в развивающихся странах) позволила обществу добиться довольно многого и на волне послевоенного кейнсианства создала условия для второго большого компромисса — появления «государства всеобщего благосостояния».
Это была попытка практической реализации политики равенства возможностей и прав человека. По-настоящему успешна она стала разве что в Европе и США (в меньшей степени). В то же время попытки повторения европейского опыта предпринимались по всему миру, и это позволило многим странам довольно далеко продвинуться в реализации отдельных частей «государства всеобщего благосостояния».
Сейчас мы, по всей видимости, наблюдаем этап поиска нового «компромисса». Общество хочет от власти больше свобод, больше политического представительства и настоящей, а не ритуальной реализации результатов прошлого компромисса (особенно в развивающихся странах).
Этап «переговоров», сопровождающийся протестами и реакцией на них (репрессиями), торговыми и региональными войнами (надеемся, что обойдется только ими), будет проходить везде по-разному (в зависимости от текущего уровня развития конкретного государства), но в результате должен завершиться некой новой моделью организации жизни. Какой она будет — покажет время.
Источник
http://www.imperiyanews.ru/details/be31a188-6d05-ea11-810a-020c5d00406e
Детский сад какой-то. Какой компромисс? Какие права человека? Мир заходит в последнюю фазу построения мирового правительства, для чего локальные правительства должны быть надежно скомпрометированы (Трамп - держись!) , но от безвластия и беспорядка люди тоже смертельно устали.
И тогда они вес дружненько проголосуют за сытую и уютную тюрьму. И это человечество считает себя умным, цивилизованным? Оно неспособно делать элементарных выводов из окружающих фактов. - Jack
Комментариев нет:
Отправить комментарий